После того как в 1764 году депутаты от сословий обратились за помощью к трем протестантским державам-гарантам, Ассебург, в то время назначенный датским посланником в Вюртемберге, впервые прибыл в Штутгарт, где вместе с прусскими и ганноверскими дипломатами, представлявшими штаты империи протестантского вероисповедания, делал попытки склонить герцога к соблюдению земского устройства и законодательства[881]. Совместно с императорским посланником три королевских дипломата уговаривали герцога заключить полюбовное соглашение. Однако еще в тот период, когда Ассебург был датским посланником в Петербурге (1765–1768), Карл Евгений устроил суровое испытание всем посредникам. Пока герцог, находясь в Вене, с помощью императора и высокопоставленных чиновников пытался предотвратить какие бы то ни было посторонние вмешательства в свой конфликт с сословиями, трем странам-гарантам во главе с Пруссией удалось поставить Иосифа в крайне затруднительное положение, заставив выбирать между обязанностями императора и интересами Австрии: если император не желал портить свою репутацию миротворца и оплота законности в империи, он должен был заставить Карла Евгения подписать давно подготовленное соглашение. Находясь с 1769 года в Штутгарте в качестве датского посланника и имея особые поручения от России, Ассебург в 1770 году стал непосредственным свидетелем уламывания озлобленного герцога. Пруссия, Дания и Ганновер выступили, как и прежде, гарантами заключенного между герцогом и сословиями Вюртемберга в 1771 году договора о назначении наследника и сохранили свое присутствие в Штутгарте[882]. Несмотря на то что их нажим на некоторое время поставил Иосифа в крайне неловкое положение, императору и его совету в конце концов удалось выдержать испытание и оправдать свою роль согласительной инстанции[883]. Тем не менее Фридрих II остался недоволен исходом конфликта. Он обеспечил симпатии протестантских сословий, однако вынужден был признать перед своим братом Генрихом, что отныне Карл Евгений накрепко привязан к Австрии. По мнению короля, Иосиф вышел победителем, несмотря на поражение своего союзника[884].
Еще до ратификации соглашения императором Ассебург направил Панину секретное послание, где предложил России выступить четвертой державой-гарантом договора. Он отзывался о герцоге как о деспоте, преступающем закон из своекорыстных интересов, о человеке, которому никогда нельзя будет доверять, а притязания сословий, напротив, оценивал одобрительно: как законные, продиктованные соображениями благополучия земли. Во имя соблюдения интересов «этой обиженной земли» он предлагал «великой и могущественной правительнице Российской империи выступить благосклонной защитницей ее законов и свобод» или назначить гарантом вюртембергского конституционного устройства великого князя Павла Петровича, принадлежавшего, благодаря титулу герцога Голштинского, к штатам империи. Проявляя свою необыкновенную осведомленность, датский посланник ссылался на прецеденты голландской и британской гарантий конституции Гессен-Касселя[885]. Кроме того, писал он, учитывая «взаимопонимание, царящее между Россией и тремя королями», не приходится ожидать каких-либо препятствий с их стороны. При этом Ассебург напоминал Панину о своем послании от октября 1769 года, в котором говорилось, «что с достижением четырьмя коронами этого счастливого согласия Россия, с ведома связанных с ней дворов, сможет принять более непосредственное участие в конституционном устройстве Германской империи»[886]. Заверения Ассебурга в секретности его предложения были рассчитаны лишь на датское правительство. Поскольку он поддерживал тесные связи с авторитетными представителями вюртембергских сословий, следует предполагать, что этот шаг был с ними согласован[887]. Не менее вероятно и то, что в роли его вдохновителя выступал Фридрих.
Однако если тогда же Екатерина, подписав гарантии баденского семейного договора 1765 года, согласилась на аналогичное по форме предложение двора Карлсруэ, от имени которого посредником выступил тот же Ассебург[888], то на неофициальное прощупывание почвы, шедшее из Штутгарта, она ответила молчанием. Даже не имея сведений о механизме принятия решений в Петербурге, можно говорить о наличии весомых причин, по которым запрос так и остался без ответа. Во-первых, православная императрица, в отличие от королей Пруссии, Дании и Англии, не могла выступить гарантом сохранения протестантской веры в Вюртемберге. Во-вторых, после длительной подковерной возни императора и держав-гарантов за первенство в разрешении конфликта вмешательство России как четвертого гаранта однозначно означало бы выступление на стороне против императора. С самого начала было ясно, что выигрыш от подобного шага был бы весьма небольшим, а его негативные последствия, к тому же еще и в самый разгар войны с Османской империей, вообще невозможно было просчитать. И, в-третьих, заступничество российского императорского дома за сословия значительно осложнило бы устройство брака великого князя с дочерью вюртембергского принца, рассматривавшееся в тот момент.
Даже братья вюртембергского герцога, принявшие сторону сословий в правовом споре 1764 года, вынуждены были обратиться к Фридриху II с просьбой защитить их интересы[889]. В конфликте с Карлом Евгением и Фридрих Евгений, и Людвиг Евгений выказали себя явными сторонниками прусского короля. Положительную роль в заключении брака Софии Доротеи с великим князем сыграл также тот факт, что Фридрих Евгений воспитал своих детей в лютеранской традиции. Екатерина с помощью щедрых денежных сумм, а принц Генрих и Фридрих II с помощью увещеваний в 1776 году сумели растолковать матери избранницы, племяннице двоих братьев из рода Гогенцоллернов Фридерике Софии Доротее преимущества родства с российским императорским домом, несмотря даже на необходимость перемены вероисповедания.
Не смутило их и то, что принцесса уже была помолвлена с братом недавно умершей великой княгини, дармштадтским принцем Людвигом. На тот момент жених, неудачно завершив свою службу в России, находился при прусском дворе, где под политическим давлением, а также получив щедрые посулы от имени русского двора через короля и принца Генриха, он отказался от невесты. В знак благодарности великий князь предоставил Людвигу пенсион, размер которого, однако, оказался ниже ожидаемого[890].
Уже в июне 1776 года Фридрих и принц Генрих устроили в Берлине первую встречу великого князя с принцессой Софией Доротеей. Екатерина и посредники с удовлетворением отметили, что молодые люди сразу понравились друг другу. Большие праздники при дворе стареющего короля устраивались все реже, но торжества в честь наследника российского престола и сосватанной им невесты в Берлине, Потсдаме, Шарлоттенбурге и Рейнсберге продолжались с подачи Фридриха и его брата на протяжении двух недель. Фридрих Евгений получил от Екатерины не только вексель на 40 тысяч рублей, но и орден Св. Андрея, а София Доротея – орден Св. Екатерины[891]. Однако празднества, проходившие при берлинском дворе, подразумевали радость не столько по случаю породнения русского царского дома с герцогским домом Вюртемберга, сколько по случаю укрепления союза России и Пруссии. Сама Екатерина называла принцессу залогом дружбы Пруссии и России. Она выражала бесконечную благодарность за посредничество Генриху – «уникальному переговорщику»[892], а Фридриху попыталась польстить отправкой в Берлин в свите великого князя участника победоносной войны с Османской империей фельдмаршала Петра Александровича Румянцева, популярного и в Германии. Однако самую большую радость доставило знакомство с прусским королем его давнему почитателю престолонаследнику Павлу Петровичу[893].
На сей раз даже не было предусмотрено, чтобы родители невесты сопровождали свою дочь до Петербурга. Фридрих Евгений и его супруга распрощались с ней в Мемеле, а там руководство предприятием целиком перешло в руки Екатерины. Встретить принцессу было поручено графине Екатерине Михайловне Румянцевой и Петру Ивановичу Пастухову, секретарю императрицы. Он, чтобы не терять времени, уже во время путешествия начал обучать ее русской азбуке и преподал первые познания в православии. Когда 1 сентября 1776 года София Доротея прибыла в Петербург, императрица сразу же нашла ее красивой и обаятельной. Она хвалила родителей, давших дочери хорошее воспитание, а дармштадтского принца Людвига в письме его наставнику Гримму объявила болваном за то, что он отказался от такой невесты якобы без малейшего сожаления[894]. Затем в кратком двухнедельном курсе архиепископ Платон Левшин по-французски проинструктировал принцессу относительно теологии и литургии восточной церкви. 14 сентября она перешла в православие под именем Марии Федоровны, а 26 сентября состоялась свадьба[895].
